Ciorie /уже почти/

•••Той самой первой и последней. Анастасие•••

-Сон-
- «Меня ли ты искала?»– Гаул поднял глаза и как-то странно посмотрел в мою сторону.
Я отложила Книгу Мениф и встала, подошла к нему: «Я не знаю, кого… или… что. Но ты знаешь»
- «Я? Нет.» - он усмехнулся, - «Посмотри мне в глаза, хорошенько посмотри.»
…И я смотрела, дальше и дальше, я искала – …среди предметов, мест и существ, эдакой толпы… которая постепенно расступалась и.. я увидела кого-то, кто знал. Смутно, неясно. Этот кто-то мне очень сильно напоминал… я почти вижу черты лица, медленно поворачивающегося ко мне… О, боги миров, это ведь… Я?
Да, тот, кто знал ответ была я. Выходит, я искала себя. А не его… Я искала ответ на вопрос, который знала только я… и он. Но я искала не его.
- «Гаул, о Небо…»
- «Я уже знаю. Но ты можешь забыть ответ.»
- «И остаться как кто?»
- «Всё разрушится, если ты это сделаешь. Неужели стремление в Уравновешенную затмевает разум? Где ты окажешься, выйдя за пределы Стабильных?.. Что будешь делать, если выживешь?.. Миры слишком переплелись и исказились, население ассимилировалось, посмотри, хотябы, на себя – разве ты Человек? ...Ты гуманоид, литид, мааври или как ещё там, но именно людского в тебе единица из ста, и эта единица, - он прямо прошипел последнее слово, - всё портит. Забудь о своём стремлении, как это сделали мы и подобные нам Древние Народы, не разрушь хрупкую целостность Стабильных. Это твоя Вселенная, что бы в тебе ни говорил Человек. Убей его, раздвоение личности – крайне опасная твоя кондиция, худшая от того, что вы все существуете одновременно и принимаете друг друга. Без него у тебя ест шанс собраться.»
- «Гаул, именно человеческое во мне хочет быть с тобой, и только с тобой. Я не знаю как это вышло. И оно не даст себя убить. Оно – самое живучее, что во мне есть. Самое сильное – полёт вперёд, за пределы всего, но последнее, что останется в Бесконечной Пустоте… будут мысли о тебе,» - с последними словами я села на колени у его ног и расслабленные крылья с глухим шелестом растянулись по бокам по деревянному полу.
И он улыбнулся. Совсем немного, в первый раз в жизни как-то по детски.
- «Ты тоже нужна мне не как Артефакт. Но мне нужна ты, а не твои Тени и Маски. Ты должна Проснуться, а не искать себя Где-то Там…»

Гаул давно ушёл, а я всё сидела и сидела перед пустым стулом на старом деревянном полу и думала. Пока не стало светать и Степной Мир не стал коллапсировать. Тогда я поднялась и полетела к Переходу.

Разве я могу сбросить Маски и распустить Тени?
Разве могу я собрать свою целостность из тех, запутанных в паутине чужого, осколков, что я сама разбросала после всего, что было?
Но он ведь, ради меня, смог, возможно, и большее.

А Дарлаанашу? Часть меня бессменно сторожит его труп в Лабиринтах. Я хочу от этого избавиться, я больше не могу видеть его стеклянные глаза.
Я не чувствую ничего, но знаю, что боль есть.
Боль утраты, боль страха, боль безнадёжности, боль истинного одиночества.
О, последнюю я изучила досконально, я срослась с ней.

Истинное одиночество – это пустота внутри.

Только живые не одиноки.

Только мёртвые всегда правы.

Только спящие всё знают.

Только тени всегда рядом.

Мириады миров внутри, и все они пусты. Только элементы, растения, животные и строения. И ни одного высокоразвитого существа, даже если их придумываешь, всё равно, они – только образы – отражения тебя самого. И они истончаются, блёкнут, пропадают…
И снова одиночество.

И какая разница, если вокруг всё буквально бурлит жизнью, Если Ты Не Живёшь?

Но Живая энергия всё же имеет для меня пользу, кроме чисто питательной.

Живая энергия передаёт всю гамму Живых эмоций, тех, которых лишены такие, как я.
Они позволяют не чувствовать боль.
Боль, которой мы сами себя прокляли.

И части этого проклятия мне только что предложили собрать. И не ради него, а ради себя. А ради себя всегда сложно что-либо сделать. Намного сложнее, чем кажется.

И что значит «Проснуться»?

-Глава-

последняя, потому, что потеряно всё.

И было время, когда, уходя,
Я заставляла не смотреть
Назад себя,
С тех пор несчётное множество
Лет прошло
И холодно было и тепло,
Мелькали события и лица людей,
Пока не исчезли совсем
Из вселенной своей,
Были другие, иные совсем,
И тоже со временем
Остался лишь тлен,
И, уходя, смотрела вперёд я,
Но назад – никогда.

Мне не вернуть ни дом, ни родню,
Мне не свернуть с дороги во тьму,
Мне отвечать за поступки свои,
Мне ли не знать, как жизни хрупки.

Машину вертело в воздухе секунд пять, затем ударило углом носовой части об асфальт – отлетела дверца, крошево стекла, осколки фар, ещё что-то некрупное. Сразу же она перевернулась на бок, крутанулась так раз пять, сыпя деталями и обломками, снова носовой частью ударилась о каменный бортик, развалила его частично, перелетела, кувыркнулась три раза, цепляя и ломая придорожные высокие кусты. Рухнула где-то за ними – а дальше только хруст и скрежет. Через несколько секунд всё стихло. Я выдохнула и вытащила из плеча нож. Похоже, он вылетел из кабины, когда машина пролетала мимо. Ещё есть пара царапин и будут синяки – не зря же вокруг всё так раскиданно. Мысли как-то медленно текли, порядочно смешаные. А ещё на дороге была кровь – то там, то там. Я закончила заращивать рану и кость. Посмотрела в сторону изувеченых кустов. Ни звука. На монолитно черностальном ноже была выгравированна надпись: «неоплатных долгов не бывает». На винтро надпись, язык как язык. Нож как нож, ещё пригодится. Кто был тот, на тэекре? Почему так глупо разбился, несясь наперегонки с тем, вторым, по совершенно пустой трёхполосной? Вообще, мне, конечно, не стоило лазить по магистрали пешком, даже, по кажущейся пустой. Второй уже, небось, километров за сто отсюда…
Зашуршали ветки и листва, из зелени к бортику выбрался пилот машины. В сером разодранном и испачканном комбинезоне с мешковатыми штанинами и серой куртке такого же плачевного состояния, с оторванными по швам рукавами. Лицо у человека было сильно разбито, сломан нос, выбита челюсть – так и висела на остатках мышц и кожи, кожа в нижней части лица осталась целой. На одной руке перчатка была, вторая рука была нехорошо заломленна назад в плече и висела плетью, с неё текла кровь, пальцы – сплошной синяк.
Я критично его осмотрела и заключила: - Плохо выглядишь. И внутри тоже.
Человек, хрустнув шеей, поднял голову повыше и мешком рухнул вперёд, удар о бортик пришёлся на живот, что-то противно хлюпнуло, голова уткнулась в асфальт. Тёмные от крови волосы слипшимися пасмами закрыли лицо. И снова тишина.
- Ладно, считай, что ты меня упросил, - я села рядом, на корточки. Одежда не мешала – юбка, гетры и рубаха из растительной ткани не сковывают.
Взяла его целую руку, стянула перчатку, сжала ладонь. Закрыла глаза, сейчас способность видеть внешнее не нужна. Прощупаю, разберу, соберу заново. Будет как новенький. Поживёт до завершения «процедур» за мой счёт, а потом чем и мне поможет.
Дорога пуста, тишина, легкий ветер колышет листву, утро, я на бортике сижу. Быть может, сегодня до башен дойду… Посмотрим. Я открыла глаза, отпустила руку пилота, слезла с ограничителя, потопала, попрыгала, потянулась, когтём большого пальца ноги условно начертила какой-то пришедший в голову знак. Итак, утро, а за то время, что я тут сидела никто не проезжал. Печально. И странно.
При всей своей малонаселённости Атамешь-Саир никогда не был пустынен. А район Алхонны так точно. Трасса проходила как раз по побережью, без изгибов, по прямой почти. Я шла к ней от горы Миятри, перпендикулярно, затем повернула на северо-восток, вышла на магистраль, ведущую к взлётной башне Тайраал. В той точке, где я была, в хорошую погоду, помню, раньше виднелись ветряки с острова за проливом. Погода была ясная, ветряков я не увидела. Сама трасса тоже как-то неуловимо изменилась, чётко я её не помнила, ездила раза два на большой скорости, особых примечательностей не заметила, но, всё-же, теперь было что-то не так. Ветряки остались за спиной, да и тогда не самой достижимой пешком целью являлись, выяснять, почему их не видно, я не взялась. Нужно было сделать кое-что другое. Через плечо, на коричневом ремне болтался энергоноситель, треснувший, к сожалению. Его, понятно, требовалось заменить. Он отвечал за работу внутрисистемного двигателя серкетского образца, а в Тайраале такие можно было приобрести со склада. Инхиты народ запасливый. Удивятся, конечно, что не зарядка нужна, а замена по причине ээ… ну, поломкой это с натяжкой можно назвать…Минерал-то монолитен, только на чуть удлинённых шлифованных концах забран в сплавленные транзисторы с разъёмами. Как объяснить, почему он, сверхпрочный такой, треснул по всей длине?? Вообще, его надо было заменить и не морочиться возвращениями на дозарядку, но в моём десять раз переделанном корабле много чего и так конфликтовало, бездарно и пакостно, но сам факт. Сингулятский пространственный был поставлен на их же источник, «питавшийся» тёмной энергией скрытого космоса, был невероятно скоростным, но для обычных перелётов совсем не годился. А в других они не нуждались, в отличии от меня. Инхитские двигатели были ничего, но источник питания для них был паршивым и неустойчивым, на мой взгляд. Оборудование Таэкксэ было слишком экзотическим и система Хрисы его не любила. Илд своими технологиями не делилсь, да и маленьких кораблей у них не было. Были ещё цивилизации, но их технологии намного отставали от серкетских. Так что заменить внутрисистемный движок пока не представлялось возможным. Об этом ещё предстоит подумать вплотную, потому что вроде бы вечный энергоноситель таки вышел из строя.
И, хоть убейте, я не помнила как это произошло. Очень, невероятно, яркая вспышка света. Даже не в системе Атамешь. Далеко, так далеко. ...А потом подножие Миятри, критически разваленная Хриса, даже слабо не откликающаяся, занесённая грунтом и каменным щебнем, пылью, что-то даже росло на этом всём. Туман в голове, и что я думала, когда брала энергоноситель? Почему именно этот взяла?

А мысли, оказывается, до сих пор сумбурные.

Эту одежду я точно взяла в каком-то заброшенном домике на плато Эквиа. Интересно, что ещё я помню? Названия мест побережья весьма чётко прописанны. Очень похоже на привязку к местности – видишь и знаешь, но стоит уйти… Нет, об этом не надо. Каким-то образом меня чуть не расформировали полностью.

Значит, часть меня всё-таки безвозвратно канула в просторы Вселенной с потоком того гадского света.

Вот дерьмо.
Тут я здорово испугалась от беспомощности и бессильной злобы. Всегда считала, что со мной ничего такого не случится, осторожной была всёравно, а потому вдвойне обидно. Это сравни инсульту – понимаешь, что потерял часть жизни, знаний, способностей, но что именно – не помнишь! Отрубленную руку можно заменить и улучшить, но она никогда уже не будет той, прежней. Секреты, тайны, нечто важное, только самому себе известное – части этого теперь нет, о ней просто не известно. И руки опустились.

Оказалось, сломать существо, которому не один миллион лет так же легко, как инхита или человека. И какой смысл в такой жизни?

Я закрыла лицо руками, медленно осела на асфальт. Где мои хвалёные сознания? Что я могу? Что делаю? Я не могу сосредоточится и поймать мысли, я не управляю ими. Но я помню, что могла, причём, сразу несколькими. Знаю, но не помню как и почему. Или помню?
Да, где-то глубоко…

Постепенно непонятный хаос рассосался.

Начнём с пустоты, решило что-то внутри. Могучие, всеобъемлющие Thaghaash, полумрак, сгустки света и нити между ними и Thaghaash. Там было начало и был Дом. Когда-то у меня был дом. Так давно, так давно, но мне стало ...всёравно. Эти образы принесли покой. ...Вернулись изначальные понятия. Thathaghaashsirsheerruim был тем, из чего появились Сиршикмирн. Он был сложнейшей структурой. А хирхши и старейшины были особой его частью, теперь я это понимаю, жаль, не понимала тогда. Мы не могли быть частью гнездовий, но мы могли основать новый Thathaghaashsirsheerruim.
Структура, я вновь её видела. И теперь я видела свою – растянутую и деформированую. Смешанную с кварками и фотонами, зыбкую теперь, через пару тысяч лет… Нет, даты будут потом, сейчас надо восстановиться. Я смогу. Иначе это будет концом.
И мир, возможно, даже визуально прогнулся.

Утер пришёл в себя. Осознал себя. И ещё не открывая глаз понял, что не может шевельнуться. «Аврия!» - как громом поразила мысль, - «Меня ведь так швыряло! Как я жив? Парализован. Точно. Нет, чёрт, да ты, мой друг, затёк совсем… И на лице что-то засохло, глаз не открыть. Кровь… Ага.» Он перевалился через бортик, долго пытался ползать и хоть как-то размяться. Постепенно вернулись ощущения, тело стало слушаться. Наконец, он смог протереть глаза, слюной кое-как смыть немнго корки.
Первое, что он увидел, было какое-то тряпьё чуть ли не посреди крайней полосы трассы, а над ним небольшой сгусток сероватой вроде-энергии с колышущимися щупальцами. От «светлячка» во все стороны расходились тонкие светящиеся пульсирующие нити, на определённом удалении теряющими цвет и свечение, становящиеся все менее заметными, а затем, и вовсе невидимыми невооружённым глазом.

Открыты все дороги во все концы света, но мы выбираем лишь одну из них, и редко когда удаётся с неё свернуть.

Утер шёл к Кевре. Тело было цело, а вот память упорно подводила. Он помнил, как они с Лаанерой спорили, как он садился в машину и как гнал по трассе. Потом с машиной что-то случилось. Он оглянулся назад. По дороге за ним, еле различимый в дрожащем от жары воздухе, шёл человек. Утер остановился, подождал, пока можно будет чётко различить кто это. Не людей он, как и его предки, никогда не видели, хотя на планетах этой системы было обнаружено множество строений каких-то древних цивилизаций, остались машины и предметы искусства, утварь, однако всё это уже крошилось от старости. Не людей не было. Но, всё же. Все дети мечтали встретить «кого-то другого», многие взрослые тоже. Силуэт стал более чёток. У человека за спиной развевались без ветра самые настоящие крылья. Конструкция была не совсем обычной, но сомнений быть не могло. Парня прошиб пот, хотя, куда уже больше – после стольких неэ под солнцем. Он решил больше не ждать, повернулся и обмер. Перед ним стояло нечто, что он только что видел весьма и весьма далеко от себя. Нечто имело крайне жалкий вид, через плечо был перекинут ремень, а на нём болталась та штука, часть которой он когда-то видел в хранилище, будучи ещё в довольно юном возрасте. Правда, эта «штука» была треснувшей.
Существо дёрнуло крыльями и что-то прошипело-протянуло, очень нехорошо глядя исподлобья, и, хотя было оно ниже Утера, впечатление производило страшненькое. Утер развёл руками и сообщил, что не понимает, что от него хотят. Существо склонило голову на бок, прикрыло глаза и чуть крутануло кистью руки – «говори»,- мол, - продолжай». Парень неуверенно продолжил, слова говорил наобум. Солнце сдвинулось на пять градусов, когда нечто его, наконец, остановило. И своим тихим, шипящим голосом без доли эмоций и акцента задало весьма странный вопрос: «Ты ни разу не произнёс знакомых мне названий городов и местностей. Когда пришли твои прародители, на планете ещё жили другие народы?»
- «Нет,» - выдавил Утер, и понял по глазам существа, что если бы вместо пришельца стоял человек, то тут же бы и умер от разрыва сердца или ещё чего-нибудь столь же мгновенного.

Есть те, кто начинают свои дороги, дороги, по которым предстоит пройти ещё многим, прежде, чем он них забудут и они зарастут. Есть и такие, кто идёт по обочинам, перепрыгивая с дороги на дорогу, даже если те не перекрещиваются. А есть те, кто летит по пустоте между дорогами, те, кто никогда не встанут на какой-нибудь путь. Последние либо падают, либо летят. Падают те, кто имеет цель где-то впереди и никак не может её достигнуть. Летят те, у кого целью является сам полёт. Порой у них достаточно силы воли, чтобы пробить тот невидимый, но очень прочный психологический барьер, и пролететь над какой-нибудь дорогой. И тогда мир меняется.
У Илд была интересная религия. Но их дороги оборвались. Рассыпались. Как и дороги других, которых я знала. Остались люди, вернее их далёкие потомки.

И когда-нибудь я увижу их окончательный уход.
Кому-то же надо видеть, как кто-то уходит. Иначе нет смысла.
Пусть это будет шестым фактором.

лето2007